Наполеон Бонапарт был уверен, что сможет победить в войне с Россией, победив ее армию в генеральном сражении. Однако перед войной было несколько дурных знаков, которые могли бы отпугнуть французского военачальника будь он менее самоуверенным.
Первая ошибка Наполеона состоит в том, что он не изучил тактику, которой пользовалась русская армия. Теми же принципами она руководствовалась и в европейских войнах в начале 1800-х. Русские полководцы никогда не вступали в генеральное сражение с численно превосходящим противником.
Когда поражение было очевидно, все обмундирование клали на телеги и армия отступала. Тылы прикрывали арьергарды.
Второй ошибкой Наполеона был отказ от мира с русским царем Александром Первым. За год до французской кампании в Россию через французского посла в Санкт-Петербурге Наполеон получил предупреждение о том, что царь Александр не намерен идти ни на какие уступки и капитулировать даже в случае поражения.
В итоге, фактически выиграв сражение при Бородино и заняв Москву, армия Наполеона не смогла продвинуться вглубь России и пострадала от русской зимы.
Третья ошибка – ожидание. Находясь в Москве Наполеон ждал капитуляции Александра Первого, хотя был предупрежден, что ее не будет.
Только в середине октября Наполеон принял решение об эвакуации. Однако большей части 600-тысячной французской армии не суждено было вернуться. Русская армия преследовала врага и наносила по нему короткие удары.
Главная ошибка наполеона в войне с Россией: как он упустил шанс на победу
Самое интересное, что император французов знал об этом шансе и, если верить его словам, думал об его использовании.
Призрак Пугачёвщины
Бонапарт занял Москву – и что же? Он ожидал парламентёров от Александра I или от Кутузова с предложениями мира – где они? Удивительно было, что русские отказываются признавать своё поражение!
Никогда ещё Наполеон не оказывался в столь нелепой ситуации на самой, казалось бы, вершине своего торжества. Русская армия была потрёпана, но не разгромлена. И каждый день передышки усиливал её, а Великую армию корсиканского завоевателя, напротив, ослаблял. Особенно после неожиданного пожара Москвы. Фуражировки в окрестностях Москвы были малопродуктивны – русские крестьяне, объединяясь в отряды, вооружённые чем попало, уходили в леса и нападали на отдельных наполеоновских солдат и на небольшие их команды. А что, если сделать этих мужиков из врагов своими союзниками?..
Наполеон, конечно, знал о том, что половина населения России находится в положении, близком к рабству. На Западе русских крепостных крестьян так всегда, не вдаваясь в тонкости, и называли – рабами. Да и другая половина сельских жителей – так называемые экономические или государственные крестьяне – тоже мало отличалась от крепостных по своему состоянию. Знал Наполеон и о том, что меньше чем за сорок лет до его вторжения в России бушевал могучий крестьянский бунт под предводительством Пугачёва. Расположившись в Москве, Наполеон приказал извлечь из московских архивов, перевести на французский язык и доставить ему все сведения, какие удастся найти, о пугачёвском бунте.
Русские помещики в 1812 году очень опасались всеобщего восстания крепостных крестьян. Небольшие бунты вспыхивали там и сям. Подавлением некоторых из них занимался сам Кутузов, отряжая на это часть регулярных войск своей армии. Так, в октябре 1812 года, как сообщает историк Николай Троицкий, он дважды посылал воинские команды для расправы с бунтующими крестьянами Московской и Калужской губерний. Преследуя отступающего Наполеона, он занимался тем же и в Смоленской губернии.
Интерес Наполеона к истории восстания Пугачёва показывает, что он всерьёз задумывался над тем, чтобы разложить Российскую империю изнутри, вызвав крестьянскую революцию. Такой шаг находился бы в русле тех преобразований, которые Наполеон проводил в Западной Европе. Он даровал свой прогрессивный кодекс государствам Германии, отменил крепостное право в Польше… Для полноты картины можно было бы поставить последний штрих в России.
Историки время от времени пытаются дать объяснение этой загадке: почему Наполеон не провозгласил отмену крепостного права в России даже тогда, когда этот тактический шаг становился, по сути, единственным способом переломить неблагоприятно складывавшуюся для него обстановку в 1812 году? Короче говоря, почему он, столкнувшись с упорным отказом Александра I пойти на мирные переговоры, не стал шантажировать русского царя угрозой новой пугачёвщины?
«Мне нужно, чтобы было с кем подписать мирный договор»
Казалось бы, сам Наполеон дал на эти вопросы исчерпывающий ответ. Спасшись в декабре 1812 года из России, он за двенадцать дней пересёк всю Европу от Вильно до Парижа. Там он выступил перед Сенатом и Законодательным корпусом. Отлично понимая, какие вопросы рождаются в уме даже у отобранных им лично законодателей, он заранее попытался дать ответы на них. В частности, и на этот – почему он не воспользовался последним шансом.
«Я мог бы вооружить большинство населения России против неё же самой, – заявил Наполеон. – Тысячи деревень просили меня об этом… Но когда я увидел грубость нравов этого народа, я воздержался от этой меры, которая обрекла бы на ужасные страдания лучшие [русские] семейства».
Впоследствии, на острове Святой Елены, диктуя свои мемуары секретарю Эманюэлю Лас-Казу, Бонапарт также коснулся этого вопроса. Он сказал, что не хотел создавать такого положения, при котором не с кем было бы заключать мирный договор. «Я не собирался становиться королём Жакерии, да ещё в такой варварской стране», – примерно так, в разных вариантах, он говорил по данному поводу и другим лицам.
По мнению крупнейшего отечественного историка нашей эпохи, Евгения Тарле, отказ Наполеона прибегнуть к декларации об отмене крепостного права и попытке вызвать крестьянский бунт в России даже ради спасения самого себя от поражения полностью соответствовал его политике последних лет. Кроме того, Наполеон ничего не сделал с крепостным правом в Белоруссии. Наоборот, его генералы подавляли все попытки местных крестьян освободиться от своих помещиков. Это было понятно: тамошние помещики были поляки, а Наполеон делал польскую шляхту своим союзником в борьбе с Россией. В конечном счёте, считал Тарле, Наполеон, став императором, настолько погрузился в психологию монархов и династий, что царь-крепостник стал ему, бывшему якобинцу, ближе, чем толпы серых русских «санкюлотов».
В условиях Отечественной войны Наполеон бы не купил русских обещанием «воли»
Но можно сомневаться в искренности мотивов, высказанных Бонапартом на публике. Человек, приказавший взорвать Московский Кремль, вряд ли был настолько гуманистом, чтобы отказаться от своей победы из-за жалости к русским дворянам. И мирный договор ему было бы с кем подписывать: вряд ли крестьянская революция смела бы Романовых с престола в Петербурге. Ведь речь шла только о том, чтобы попугать царя угрозой, призраком этой революции.
Возможно, только в одном случае Наполеон проговорился искренне – Арману де Коленкуру. Про манифест об отмене крепостного права он сказал, что не хотел «опозорить себя перед историей таким документом, бесполезность которого, подобно папской булле о комете, была бы видна всему миру».
Вот здесь, очевидно, самая глубокая причина отказа Бонапарта от этой радикальной меры. Столкнувшись с сопротивлением всего русского народа его вторжению, он понял, что никакими обещаниями свобод он не сможет сделать этот народ своим союзником. И его «прокламация об эмансипации» останется просто незамеченной теми, к кому адресовалась.
Не исключено, что Наполеон даже написал черновик такого манифеста. Знать об этом мы не можем, так как весь архив Наполеона, бывший с ним в Русском походе, был сожжён при отступлении.
Ну, а русские крестьяне могли бунтовать против помещиков, но никогда бы не пошли против государства. И надо отметить, что пик крестьянских выступлений пришёлся не на 1812, а на 1813 год, после изгнания Наполеона, когда угроза Отечеству миновала. Вдобавок крестьяне, организовавшись и вооружившись для нападений на супостата, стали представлять собой силу. В феврале 1813 года московский генерал-губернатор Фёдор Ростопчин писал царю: «Умы сделались весьма дерзки и без уважения. Собственность не почитается, а привычка бить неприятеля преобразила большую часть поселян в разбойников». Не вторжение Наполеона создало такое положение, а победа над ним, одержанная при участии всего народа.
Читайте наши статьи
на Дзен
Нервы шалят…
Василий Верещагин. Наполеон на Бородинских высотах. 1897. Москва, Государственный Исторический музей
Ровно 200 лет назад, в сентябре 1812 года, в Москве произошло событие, решительным образом изменившее привычный ход всей последующей мировой истории. А что, собственно, случилось? В том-то и дело, что ничего – в военном смысле. Бородинское-то сражение произошло еще 26 августа. А в Москве никакого сражения не было. Русская армия без боя сдала Москву, а наполеоновские войска заняли ее 2 сентября 1812 году и, промучившись месяц в сгоревшем городе, позорно оставили свою обглоданную добычу.
А все Наполеон – ух, проклятый! Как ни уговаривали его свои же маршалы поскорее убраться из спаленной пожаром Москвы, пугая русскими холодами, голодом, усугубляющейся деморализацией армии, а он ни в какую. Больше месяца французский император безрезультатно прождал перемирия в древней русской столице. Нельзя не отметить, что два этих процесса проходили одновременно: чем ниже было моральное падение французских солдат, тем сильнее их император жаждал мира. Уже и есть в Москве было нечего, и раненых вывозить не на чем (одних лошадей съели, а другие сами передохли), а Наполеон все надеялся – Александр I вот-вот протянет ему руку дружбы…
Наполеон избаловал свою армию, приучив ее к легким и быстрым победам. Столь скоротечного мира ожидал он и в России. Но привычка сослужила ему плохую службу. Не только самый последний капрал уверовал в неотвратимость скорого и победного завершения русской кампании, но и сам император был в этом убежден, обманывая себя. Первый самообман случился 2 сентября на Поклонной горе.
Пребывание Наполеона на Поклонной горе было вызвано не простым желанием обозревать Москву из подзорной трубы – сколько городов видел он вот таким образом за свою военную карьеру! Командующий «Великой армии» ждал здесь ключи от Москвы, а также хлеб-соль по русскому обычаю. Однако время шло, а ключей все не было. Тогда Наполеон решил заняться не менее важным делом: увековечить свой первый день в Москве, немедля написав письма парижским чиновникам. Как хотелось Наполеону тут же, сию минуту сообщить, что Москва, как и многие столицы Европы, официально пала к его ногам. Но ключей-то все не было!
Поначалу он пытался успокаивать себя и свое окружение, говоря о том, что сдача Москвы – это дело совершенно новое для москвичей, вот потому-то они и медлят с ключами, видимо, выбирая из своей среды самых лучших депутатов для визита к Наполеону.
Но терпение его было небезграничным. Уже несколько офицеров, ранее посланных им в Москву, возвратились ни с чем: «Город совершенно пуст, ваше императорское величество!» Один из офицеров притащил к Наполеону своеобразную депутацию – пятерых бродяг, каким-то образом выловленных им в Москве. Реакция Наполеона была своеобразной: «Ага! Русские еще не сознают, какое впечатление должно провести на них взятие столицы!»
Бонапарт решил, что раз русские сами не идут, тогда надо их привезти: «Пустая Москва! Это невероятно! Идите в город, найдите там бояр и приведите их ко мне с ключами!» Но ни одного боярина (к разочарованию императора) в Москве не нашли – знай Наполеон, что последнего боярина видели в Москве лет за сто до описываемых событий, он, вероятно, и не стал бы так расстраиваться. В итоге император все-таки дождался. Правда, не ключей, а депутации. Но и депутация эта была совсем не та, которую он так надеялся принять. На Поклонную гору пришла группа московских жителей французского происхождения, искавших защиты у Наполеона от мародеров.
Среди припавших к стопам Наполеона были лектор Московского университета Виллерс, пара книготорговцев, управляющий типографией Всеволожского Ламур и прочие совершенно незначительные личности. Московские французы не скрывали своей радости от прибытия «Великой армии» в Москву. Сегодня мы удивляемся – откуда вообще могла взяться эта «группа товарищей», хорошо говорящих на французском языке. Ведь генерал-губернатор Москвы Федор Ростопчин особое внимание уделил вывозу иностранцев из Москвы – было приказано выехать не только французам, но и немцам и т.д. Значит, не всех вывезли…
Поскольку больше говорить Наполеону было не с кем, ему пришлось выслушивать слова признательности от своих же соотечественников. «Москвичами овладел панический страх при вести о торжественном приближении Вашего Величества! А Ростопчин выехал еще 31 августа!» – сообщал Ламур. Услышав про отъезд Ростопчина, Наполеон выразил удивление: «Как, выехал еще до сражения?» Император, имея в виду Бородинское сражение, видимо, забыл, что москвичи, как и все россияне, жили по календарю, отличному от европейского на целых 12 дней!
Осознание Наполеоном того факта, что он остался без ключей, что Москва не сдалась ему так, как он хотел бы и как это было всегда, вывело Бонапарта из себя. Никогда не видели его таким адъютанты и генералы: Наполеон не стоял на месте, скрестив руки (его любимая поза), а буквально метался, то надевая перчатку, то снимая ее с руки, то извлекая, то пряча в карман носовой платок. А еще он почему-то теребил себя за… нос.
Более двух часов потерял французский император на Поклонной горе, так и не поняв – почему же русские не принесли ему ключей от своего города? А вот простой сержант его армии Адриен Бургонь если не осознал, то оказался очень близок к пониманию сей причины: «В этот день мне поручили стеречь нескольких офицеров, оставшихся в плену после Бородинского сражения. Многие из них говорили по-французски. Между ними находился, между прочим, и православный поп, вероятно, полковой священник, также очень хорошо говоривший по-французски; он казался более печальным и озабоченным, чем все его товарищи по несчастью. Я заметил, как и многие другие, что, когда мы взобрались на холм, все пленные склонили головы и несколько раз набожно осенили себя крестным знамением. Я подошел к священнику и осведомился, что означает эта манифестация. «Сударь, – отвечал он, гора, на которой мы находимся, называется Поклонной, и всякий добрый москвич при виде святынь города обязан перекреститься».
Вот что значила для москвичей Поклонная гора, которую историк Иван Забелин назвал «самым памятным в нашей истории и примечательным по своей топографии местом», с высоты коего «исстари русский народ привык воздавать поклон матушке-Москве». Если бы Наполеон усвоил это, ему бы никогда не пришла в голову мысль ждать здесь ключи от первопрестольной столицы!
Французы входили в пустую Москву. Оставшиеся кое-где жители сидели, запершись по домам. Уже сама эта пустота поселила в сердцах горе-завоевателей ощущение неизвестной, но скорой беды. Так блуждает по безлюдному лесу потерявшийся человек, заходя все глубже и дальше. В те дни лейтенант Цезарь Ложье записал в дневнике: «Молчание, нагоняющее страх».
А ведь с какой радостью рассматривали они Первопрестольную в свои окуляры за несколько часов до этого! Обилие золотых куполов города сорока сороков поразило их. Ни одна покоренная столица не поразила их своей красотой так, как Москва! Правда, всезнающий император немедля объяснил своим солдатам – скопище церквей есть не что иное, как свидетельство непросвещенности этого дремучего и азиатского народа.
Придя в Москву без ключей, Наполеон вломился в незнакомый город, как вор в чужой дом. И пока французские солдаты напяливали на себя обнаруженные в дворянских усадьбах меха и соболя, опустошая несметные батареи вина в московских подвалах и поражаясь огромным запасам продовольствия, оставленным будто специально, русские поджигатели наводнили Москву с факелами и пиками. Трудно поверить – но французы поначалу даже не пытались их задержать! А когда очухались – было уже поздно.
В Кремле Наполеон появился
3 сентября, а на следующий день огонь, окруживший древнюю крепость со всех сторон, вынудил императора срочно бежать из нее по подземному ходу. Еще утром дела были не так плохи, и он успел даже чиркнуть письмецо своей любимой супруге, в котором расхваливал Москву как город, равный по величине Парижу. В конце он приписал: «Мое здоровье хорошее, мой насморк кончился. Враг отступает… Прекрасное завоевание – результат сражения при Москве-реке». Интуиция не подсказала Наполеону, что главный его враг – огонь, который наступал с удесятеренной силой.
Через несколько часов Наполеон вновь впал в крайне нервное состояние, сравнимое с тем, что он испытал на Поклонной горе. Не стесняясь своего адъютанта Сегюра, он «не находил себе места, каждую минуту вскакивал и опять садился. Он быстрыми шагами бегал по комнатам, и во всех его жестах, в беспорядке его одежды выражалось необычайное беспокойство. Из его стесненной груди вырывались по временам короткие, резкие восклицания: «Какое ужасающее зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое необыкновенное решение! Что за люди! Это скифы!»
Временное укрытие он нашел в Петровском путевом дворце, где обычно останавливались перед коронацией русские цари. Отсюда ему оставалось лишь наблюдать, как тонет в огне так и не доставшаяся ему древняя русская столица. Правда, даже во дворце стекла от жара нагревались настолько, что к окнам невозможно было подойти, поэтому волосы любопытного императора обгорели.
6 сентября, когда большая часть Москвы обратилась в золу, Наполеон осмелился вернуться в Кремль. В тот же день, обозревая дымящиеся развалины, он обратил внимание на оставшийся целым и невредимым Воспитательный дом (на Москворецкой набережной), героически спасенный его жителями от уничтожения. Наполеон пожелал встретиться с главным надзирателем дома – Иваном Тутолминым. Встреча эта стала поистине исторической, поскольку иллюстрирует пример поисков мира, предпринятых французским императором в сентябре 1812 года.
В преддверии нравственного распада.
Жан-Луи-Эрнест Месонье. Наполеон и его штаб. Лондон, Собрание Уоллес
Это стало второй ошибкой Наполеона. Самоуверенность императора не позволила ему понять загадочную русскую душу. Казалось бы, можно ли надеяться на мирные переговоры с противником, после того как он сжег свою древнюю столицу? Уже сам этот факт, выраженный в девизе «Так не доставайся ты не кому», служит своеобразным ответом агрессору. Русские не просто спалили Москву, они сожгли мосты к возможным мирным переговорам.
Наполеон принял Тутолмина в Кремле 7 сентября. Разговор продолжался почти полчаса, говорил в основном император. Вначале он пошутил, спросив, не боятся ли до сих пор сироты Воспитательного дома, что французы их съедят? Затем Наполеон решил прочитать лекцию о том, что если бы «этот Ростопчин» не сжег Москву, то всем москвичам было бы сейчас так же хорошо, как и населению Воспитательного дома.
Ростопчина Наполеон вспоминал не раз и не два в своем обличительном монологе, причем самыми недобрыми словами. Могло даже сложиться впечатление, что, поскольку Москва занята французами, то и в этом также виноват московский генерал-губернатор. «Донесите о том императору Александру!» – то ли попросил, то ли приказал Наполеон Тутолмину.
Затем, ознакомившись со списком детей, находившихся в Воспитательном доме, Наполеон вновь сострил, сказав с улыбкой, что всех взрослых девиц таки успели эвакуировать! Неизвестно, какую еще шутку отпустил бы Наполеон, если бы взгляд его не остановился на окне, откуда ему вновь показалась сгоревшая Москва. Император опять переключился на больную тему: «Несчастный! К бедствиям войны, и без того великим, он прибавил ужасный пожар, и сделал это своей рукой хладнокровно! Варвар! Разве не довольно было бросить бедных детей, над которыми он первый попечитель, и 20 тысяч раненых, которых русская армия доверила его заботам? Женщины, дети, старики, сироты, раненые – все были обречены на безжалостное уничтожение! И он считает, что он римлянин! Это дикий сумасшедший!» Нетрудно догадаться, что Наполеон вновь вспомнил о Ростопчине, дав ему такую объемную и эмоциональную характеристику.
Наконец, взяв себя в руки, Наполеон выдавил из себя то, ради чего он и позвал в Кремль Тутолмина: он выразил готовность к заключению мира с Александром I, которого, как оказалось, он очень любит и уважает. Тутолмин и призван был стать тем перекидным мостиком, по которому желание миролюбивого французского императора достигло бы ушей и глаз русского государя. Для чего Наполеон попросил Тутолмина немедля написать соответствующий рапорт своему царю. Долгими путями шел рапорт в Санкт-Петербург, в конце концов достигнув царского двора. Однако ответа не удостоился – в переписку с Наполеоном Александр I вступать не пожелал.
Очень похожим было содержание аудиенции, данной еще одному невольному парламентеру – Ивану Яковлеву, сын которого известен нам как Александр Герцен. Письмо Наполеона, переданное через Яковлева, также дошло до адресата, но ответа не получило.
Еще одной попыткой помириться была поездка генерала Лористона к Кутузову. Но Cтарый лис Севера (так Наполеон называл светлейшего князя) французскому посланнику толком ничего не сказал. А время шло… А Наполеон все не унимался. Не слушая уговоры своего окружения, что дальнейшее промедление с эвакуацией из Москвы смерти подобно, тем самым Наполеон дает третий промах.
Его внимание отвлекают совершенно неуместные в таких обстоятельствах занятия. Вместо того чтобы покинуть Москву, он принялся за организацию процесса против поджигателей, дабы доказать всей Европе, кто есть истинный виновник пожара. Его очень волновало отношение Европы, ее толкование московского сидения французов. Не подумают ли там, что Наполеон проиграл кампанию? Волнения были не напрасными. Пока его армия грабила Москву, Кутузов сумел перегруппировать свои войска так, что они оказались в тылу у французов, совершив знаменитый Тарутинский маневр.
Он также желает устроить в Москве театр. Спектакли показывают в уцелевшем доме Позднякова на Большой Никитской. Французы и по сей день расценивают открытие театра в Москве как желание императора пустить пыль в глаза москвичам. Какие уж тут москвичи! Цель была иная – убедить свою армию, что зимовка в Москве предрешена. Даже из Парижа артистов хотел выписать… Как метко выразился по этому поводу один из наполеоновских генералов, голландец Дедем: «Он усыплял себя на краю пропасти».
А еще Наполеон был озабочен поисками в Москве бумаг о восстании Емельяна Пугачева. Уж не в Московском ли архиве иностранных дел искали его солдаты эти бумаги? Здание архива до сих пор стоит в Хохловском переулке. Чудом уцелело оно в московском пожаре. Оставшиеся в оккупированной Москве архивные служащие вспоминали, как 5 сентября французы, «приехав в архив верхами… имея в руках ломы и топоры, начали разбивать замки, а разломав оные, взошед начали грабить положенное там на сохранение… дела и бумаги все выкинули на пол и топтали ногами».
Сведения о пугачевском бунте так и не нашли. Для чего они были нужны Наполеону? Император грезил крестьянским восстанием в России: дескать, подпишет он декрет об освобождении крестьян на оккупированной территории, и русская армия, набранная из крепостных, разбежится кто куда. Об этом Наполеон советовался даже с мадам Обер Шальме, содержательницей модного магазина в Глинищевском переулке (ее москвичи прозвали Шельмой и вполне обоснованно считали французской шпионкой). Но быстрее всего разложилась его собственная армия: «Мы были похожи на свору голодных, сорвавшихся с цепи шакалов, готовых броситься на любую добычу», – свидетельствовал один из наполеоновских солдат.
И куда только подевалась хваленая французская дисциплина! Ни одна другая европейская столица, будь то Берлин, Вена или Варшава, не видела такого нравственного распада, который произошел с наполеоновской армией в Москве. Не только грабежи и мародерство, но и насилие над местным населением стали непременными чертами французской оккупации Москвы. Всего лишь за несколько дней культурная нация превратилась в пьяный сброд, сборище дикарей. Наполеоновские вояки замахнулись на святое – они осквернили православные храмы и монастыри. Пытавшихся пресечь грабеж русских священников убивали на пороге церквей.
Но разве не те же люди за 20 лет до этого громили католические храмы у себя в Париже? Например, в 1793 году, во время Великой французской революции любители свободы, равенства и братства ворвались в собор Парижской Богоматери и ободрали его как липку, обезглавив статуи библейских царей, приняв их за изваяния французских королей. Награбленную церковную утварь и колокола переплавили (то же самое солдаты Наполеона сотворили в Успенском соборе Кремля, переплавив в горнах церковное серебро и золото).
Чтобы поддержать боевой дух разлагающейся армии, Наполеон каждый день устраивает военные смотры в Кремле, раздает ордена и звания. Но могут ли они заменить кусок хлеба, по которому так истосковались его солдаты? В силах императора было преподнести своей армии самый приятный подарок – приказ об оставлении Москвы. И когда наконец он решился на это, настроение армии «совершенно переменилось, на всех лицах засияла радость», вспоминали французы.
Тем более что сама погода изначально была против завоевателей, кидая их из огня да в полымя. Сперва невиданный московскими старожилами ураганный ветер с севера закрутил огненную воронку, поглотившую 80% зданий. И французы оказались в огненном пекле, будто на раскаленной адской сковородке. Затем наступило испытание холодом, первым снегом. Наполеон не мог поверить в то, что его армия испугается русских морозов. В конце жизни на острове Св. Елены он напишет: «В Москве весь мир уже готовился признать мое превосходство: стихии разрешили этот вопрос». Все в нашей стране оказалось чуждым французам.
Месяц понадобился императору, чтобы понять, что русские провели его. Московская позиция подвела его, и он проиграл эту шахматную партию, разыгранную на бескрайних российских просторах. От более чем полумиллионной армии, переправившейся через Неман в июне 1812 года, к декабрю осталась лишь жалкая горстка оборванных и голодных вояк, с трудом убравшихся восвояси. И не беда, что в парижском Доме инвалидов слово «Москва» высечено в ряду знаменитых побед Наполеона. Мы-то знаем, кто тогда победил и чем все это закончилось для французов и их императора!
Комментарии для элемента не найдены.
С двух сторон к нему приближались прусская армия Блюхера и британская армия герцога Веллингтона. Бонапарт прекрасно понимал, что их соединение обернется для него поражением, и решил разбить противников поодиночке.
План был предельно прост — сначала атаковать пруссаков, просто потому, что они ближе, а затем покончить с британцами.
Откладывать реализацию этого замысла Наполеон не стал. Уже 16 июня французская армия атаковала Блюхера возле маленького городка Линьи, и нанесла фельдмаршалу болезненное поражение. Сам Блюхер был ранен (пусть и легко), а большая часть его сил обращена в бегство. Пруссаки потеряли сорок орудий и 20 тысяч человек. При этом Блюхер был разбит, но не разгромлен, Наполеон же, почему-то, решил, что прусский военачальник уже не представляет для него угрозы.
Он приказал маршалу Груши догнать и уничтожить остатки армии Блюхера. Таким образом 35 тысяч человек -2 пехотных и два кавалерийских корпуса -направились в погоню, а Наполеон с остальным войском двинулся встречать Веллингтона. Бонапарт еще не знал, что одержал при Линьи свою последнюю победу, и что через три дня для него все будет кончено.
Груши не стал препираться, не стал говорить, что не имеет опыта руководства такими крупными соединениями, а по-солдатски молча принял на себя новые обязанности, которые, как показало будущее, оказались для него слишком обременительными.
По словам Рональда Делдерфилда, если бы Груши «мог предвидеть будущее, он бы немедленно отказался от командования. Но Эммануэль Груши не мог знать, что впереди его не ждет ни капли славы – его ожидает только незаслуженная репутация безнадежного неудачника».
Маршал Эммануэль де Груши
Как вполне справедливо пишет Чандлер:
«Совершенно необъяснимо… почему император поставил командовать правым флангом маршала Груши – талантливого кавалерийского генерала, но мало знакомого с тактикой пехоты. И для него эта новая неизвестная задача была несоразмерной с его способностями, особенно при встрече с таким искушенным противником, как старый вояка Блюхер».
Груши продвигался слишком медленно, чем дал Блюхеру шанс сгруппироваться и построить укрепления на берегу реки близ города Вавр. Встреча двух армий состоялась 18 июня, а сражение продолжалось два дня. Груши, в итоге, одержал победу, но выиграв битву, он привел Францию к поражению в войне.
Его 35 тысяч человек были куда нужнее при Ватерлоо, где как раз в то время Наполеон терпел поражение от Веллингтона. Пруссаки, которыми командовал Иоганн фон Тилеман, продержались сутки, понесли ровно те же потери, что и французы, а затем отступили, оставив позиции. Это была стратегическая победа, ибо значительные силы французов не приняли участия в основном сражении. Груши ошибся, исполнив приказ императора, он подвел его. Штурмовал позиции пруссаков, вместо того, чтобы прийти на помощь Наполеону. В итоге, именно его Наполеон обвинит в неудаче.
МОГЛО ЛИ БЫТЬ ИНАЧЕ?
Нет. С учетом того, что Груши всегда был педантичен и не позволял себе фантазий при исполнении приказов, стараясь выполнить их точь-в-точь. Именно за эти качества Наполеон и ценил его. Известно, что маршал-как и его офицеры — слышал выстрелы около 11 утра 18 июня, но значения этому не придал и ни предпринял никаких действий по соединению с основными силами Наполеона.
Это бездействие разозлило Жерара и он закричал:
— «Монсеньор маршал, ваш долг – идти на пушки!»
Ошибка маршала Груши, который настаивает на движении в Вавр, несмотря на уговоры своих подчиненных
Иллюстрация к книге Адольфа Тьера История Консульства и империи, том 4
На это Груши произнес:
-« Император сказал мне вчера, что намерен атаковать английскую армию, если Веллингтон примет бой. Потому все это меня нисколько не удивляет. Если бы император пожелал, чтобы я принял в этом участие, он не отослал бы меня на такое расстояние в тот самый момент, когда идет против англичан.»
В какой-то мере ответ маршала был вполне резонным, так как никаких донесений от императора о готовящемся сражении Груши не получал. Поэтому он решил в точности выполнять приказ Наполеона о преследовании армии Блюхера, которой, увы, уже не было у Вавра.
В 16.00 он получил от Бонапарта депешу, в которой тот одобрял его движение к Вавру. Правда, письмо было написано …до начала сражения. Ничего не зная о событиях при Ватерлоо, Груши поступил так, как и должен был — выполнил полученный приказ без импровизаций и инициатив. Через час маршал получит уже другое письмо, с приказом срочно идти на соединение с основными силами. Только поздно.
Уильям Садлер. Битва при Ватерлоо. 1815
Груши уже втянулся в бой с пруссаками и не мог выйти из него. Тут, конечно, можно сетовать на логистику. Все же, в 16:00 Груши получил письмо, отправленное в 10:00, а в 17:00 — письмо, отправленное в 13:30. То есть, первое шло до него шесть часов, а второе — три с половиной. При этих вводных, в 16:00 маршал вполне мог бы получить более актуальную депешу, ту, что была отправлена позже уже во время боя. В любом случае, Груши не мог бросить позиций во время боя.
Едва ли можно считать его главным виновником поражения при Ватерлоо.
Хотя, уже ссыльный император, находясь на острове Святой Елены, посчитал именно так:
«Груши хотел оправдаться за мой счет: то, что он говорил, столь же верно, как если бы я велел привезти мне герцога Ангулемского в Париж, и он бы выполнил это повеление.
Несмотря ни на что, я уважаю Груши и именно потому называю его добродетельным врагом».
Хотя, понятно, что Груши стал жертвой ошибки Наполеона, который значительно переоценил тяжесть поражения, нанесенного им пруссакам. Не говоря уже о том, что численность войск, выделенных Груши для преследования, была чрезмерной для погони за разрозненным неприятелем. Иными словами, Бонапарт сам виноват, что начал битву при Ватерлоо без приблизительно трети своих сил.
Уильям Холмс Салливан. Захват знамени. Ватерлоо
ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ БЫ?
Общему хаосу, который, в итоге, воцарился во французской армии в ходе битвы при Ватерлоо немало способствовало то обстоятельство, что неприятель имел весомое численное преимущество: 118 тысяч против 73. Добавьте к французскому войску корпус Груши (35 тысяч человек). 118:108 — это, можно считать, равные силы.
Не говоря уже о том, что Наполеон остался без правого фланга. Правда, если бы Груши успел к Ватерлоо, он мог бы ударить Веллингтону в тыл. Непонятно, правда, сумел бы Наполеон воспользоваться этим. В последние часы битвы Бонапарт, согласно многочисленным свидетельствам людей, находившихся рядом с ним, впал в апатию и на происходящее на поле брани не реагировал. Французы, возможно, смогли бы переломить ход сражения, но не сделали этого во многом из-за того, что гениальный полководец, приведший их в Бельгию, перестал реагировать на события.
Гебхард фон Блюхер, князь Вальштадтский (1742–1819), прусский фельдмаршал, участник ряда
Наполеоновских войн. Гравюра Грегера. 1816 год
Другое дело, что, имея в своем распоряжении все силы к началу баталии, Наполеон вполне мог бы выиграть битву. И тогда император вступил бы в Брюссель, оккупировал бы Бельгию и Голландию, а затем начал бы масштабное вторжение в Пруссию. Изменилось бы от этого немногое. Пожалуй, что только вокзал Ватерлоо в Лондоне носил бы теперь другое название. У корсиканца практически не оставалось козырей против новой коалиции. Теперь он не мог рассчитывать даже на многих своих бывших сторонников.
Между тем армии Веллингтона и Блюхера были лишь авангардом коалиции. В игру еще не вступили Австрия и Россия, имевшая в своем распоряжении миллионную армию. Да и Пруссия с Англией еще сохраняли бы шансы вернуться на арену, не говоря уже о том, что британский флот по-прежнему имел огромное преимущество над флотом Наполеона и в любой момент мог начать блокаду всех французских портов.
Роберт Александр Хиллингфорд. Встреча Веллингтона и Блюхера перед битвой при Ватерлоо
Как писал позднее академик Евгений Тарле:
«Если даже, не вникая и не критикуя, принять без малейших возражений, с полной готовностью тезис, что не будь таких-то случайностей, Наполеон выиграл бы битву под Ватерлоо, то все равно главный результат всей этой войны был бы тот же самый: империя погибла бы, потому что Европа только начинала развертывать все свои силы, а Наполеон уже окончательно истощил и свои силы и военные резервы».
Алексей Дурново
https://diletant.media/articles/44893378/